ZAMANHO Новости Ингушетии«На втором году ссылки, холодной осенью, оставляя грудного мальчика, восьмого по счету ребенка, наша мать умирала. С тех пор как она слегла, отец стал молчаливым. Когда мама уже не вставала, он почти не разговаривал, только изредка что-то у нас спрашивал. Взгляд становился чужим, отсутствующим.
Как-то вечером, присев на край деревянной лавки, на которой лежала мама, он прошептал: «Уходишь, оставляя мне ораву детей, как мне с ними быть, что делать?». Едва шевеля высохшими кровоточащими губами, мать сказала: «Не бойся, девочки уже большие (мы с сестрой были двойняшками, нам шел 12 год). Кейпа будет работать по хозяйству, а Рукет присмотрит за детьми. Али уже совсем большой (ему было 14 лет), будет тебе помощником. Не ругай его часто, ты слишком суров с ним».
Она ушла, тихая, работящая, статная и красивая, отцу было за что любить Розат.
В степи, на кладбище ссыльных маму похоронили. В этот вечер я впервые увидела слезы отца. Надо было доить корову, иначе все остались бы голодными. Захватив ведро, мы с отцом пошли в сарай. Сев на корточки и прижав меня к коленям, стал учить доить корову. У меня плохо получалось. «Была бы твоя мать жива, нам не пришлось бы заниматься этим», — сказал и замер, я обернулась, думая, что он сердится на меня за неумелость.
На лице, отражая лунный свет блестели капли слез, мне стало очень жаль отца, всех нас.
В какое-то мгновение мною овладела какая-то злость, она сжала все тело, и руки вдруг мгновенно заработали. Уже не боялась коровы, только сил в руках было мало, чтобы как мама, быстро и ладно наполнить ведерко. Отец удивленно взглянул, даже улыбнулся: «Молодец, девочка, так с голоду не умрем». «Нет! Почти кричал мой внутренний голос всему миру! Мы не умрем с голоду как соседские дети, как нани Лейла, как Дауд, совсем маленький.
Вспомнилось как люди голодали пока нас везли в вагонах. Как многих уносил тиф, оспа и простуда, как трупы выбрасывали в сугробы на редких остановках. Помню, как мать делилась кукурузной мукой с другими, зная, что мы тоже голодаем. Потом, здесь в степях, сколько людей умерло. Неужели будет еще хуже?»
Осман, не знавший материнского молока и тепла, вторую ночь отказывался спать. «Я голодный», — лепечет. Подошел к отцу: «Дада, я хочу кушать, а Вава (так он называл меня, Кейпу) мне не дает». Отец посмотрел на мальчика, потом на всех нас. Опять лицо стало чужим. В такие моменты, его как будто бы подменяли. Почти про себя, в полголоса он сказал: «Власть поставила меня вне закона, я никто. Она хочет моей смерти и смерти моих детей? Так я буду действовать вне закона, но мои дети не умрут с голоду».
Немного погодя он встал, накинул тулуп, окликнул старшего сына Алаудина — «одевайся». Была почти ночь. Отец взял палку, которая во всех случаях служила ему орудием. Он использовал ее, когда ночами выкапывал мерзлую картошку, сбивал оставшиеся под зиму фрукты.
Спустя два часа, они вернулись, Алаудин рассказал нам как все было. «Они с отцом пошли в соседнее село, в котором жили в основном казахи. Присмотрев зажиточную юрту, они вошли. На войлочных подстилках на полу спали хозяева. От шума наших шагов некоторые проснулись, и с удивлением смотрели из-под одеяла. Отец пригрозил им палкой, приложил палец к губам, давая понять, чтобы не поднимали шуму, казахи подчинились. Мы набрали еды и быстро ушли».
В эту ночь никто из детей не ложился спать. Уже третий день как закончилась вся еда, поэтому все были голодными.
Больше всего удивлял Осман. Он был слишком мал, чтобы понимать, что отец куда-то пошел и, что ожидание может быть «вознаграждено». Вместе со всеми он упорно ждал возвращения Дада.
Спустя два часа они вернулись с едой. Наевшись, всем улыбаясь, мальчик тут же уснул. Мы все тоже поели, впервые за долгое время попробовали масло. Когда дети легли, старшие — Али, Рукет и я долго сидели около отца. Он молчал, думал, сам с собой что-то говорил. Услышали последние фразы, которые, может быть, предназначались нам «… я не допущу, что бы мы умерли с голоду. Где, это видано, чтобы здоровых людей, имеющих руки, ноги, обрекали на голодную смерть! Нет! Так умирать не согласен! В бою, это другое дело, а так, как собака, нет!».
По ночам все ссыльные, кто мог держаться на ногах, ходили в поле собирать колосья или мерзлую картошку. Ночные вылазки часто обходились жизнью. За теми, кто выходил в поле специально охотились охранники. Ходили слухи, председатель колхоза совсем озверел и приказал рубить насмерть «ссыльных воров». За последние месяцы до смерти было забито три человека. Но люди продолжали ходить, потому как смерть была всюду.
Как-то вечером, к отцу пришло несколько мужчин. Мужчины частенько заходили к отцу посоветоваться о жизни. Долго сидели и говорили о жизни, о том, как выжить, что делать? Рассказали, что вчера ночью председатель избил ногайкой родственника, который сейчас умирает. Отец слыл отважным и умным человеком, мужчины ждали от него решения….
Спустя несколько дней, в назначенный вечер отец засобирался в поле. Взял с собой старшего сына и троих наиболее смелых горцев. Рассчитал время, когда на обход должен был выйти сам председатель, человек повинный в насильственной смерти не одного ссыльного. Крупного телосложения, известный своей жестокостью и физической силой, председатель выезжал в поле на хорошо откормленном коне.
Отец же был невысокого роста, но ловкий и выносливый. Кто его знал говорили, что Умар был отменным стрелком и прекрасным всадником. Но ни коня, ни оружия сейчас у отца не было. По случаю «особого похода в поле», он смастерил плеть, на конце которой прикрепил несколько железных гаек.
В эту ночь сельчанам передали — «за пшеницей не ходить». Луна освещала поле, отбрасывая вперед тени тихо передвигающихся пятерых мужчин. Шли пригибаясь, почти ползком. Вдруг, как из-под земли, перед ними встал всадник, возвышаясь на лошади, он казался огромным. Отец мгновенно, не давая председателю разглядеть себя, стал хлестал его плетью, стараясь попадать в голову.
Застигнутый врасплох, никак не допуская, что подобное могло когда-нибудь с ним случиться, председатель не соображал о происходящем. Растеряно, вращая коня то в одну, то в другую стороны, он подставлял себя ударам плети. Через десяток ударов председатель зашатался в седле, держась за голову он рухнул на шею лошади. «Все закончилось», — сказал отец. Лошадь, с лежащим на ней председателем, медленно пошла в направлении дома хозяина.
Спустя два дня, к нам пришёл помощник коменданта из числа ссыльных ингушей. Присел, осмотрелся: «Как ты справляешься, Умар, без жены? Детей малых много?» Отец молчал, сидел что-то мастерил и слегка улыбался, — «Аллах помогает». Некоторое время спустя, помощник строго заговорил: «В селе поговаривают, что председатель твоих рук дело. Это правда?» «Нет», — сухо ответил отец. Мужчина встал, пошел на выход, у проема двери задержался: «Я, то тебя Умар, знаю…, доказательств пока нет, живи…».
В течении месяца председатель не появлялся в поле, говорили, что плох, уехал в область лечиться. Больше его никто не видел.
С первым теплом отец решил найти свою сестру и родителей Розат – одиноких стариков. Он знал, что закон о спецпереселенцах запрещал без разрешения покидать местожительство. Также отец знал, что разрешение привезти родственников ему не дадут. Но все же, он решился.
Долго наставлял нас с Алауддином как без него жить, что делать. Предупреждал, что с ним всякое может случиться. И, действительно, спустя несколько дней пришла весть, что повозку с женщинами и стариком на полпути вернули в свои поселения, а отца арестовали.
Он был осужден на десять лет и сослан. Куда? Мы не знали, никто не знал.
Спустя два года, от отца пришло письмо (написанное чье-то рукой, отец не знал грамоты). Следом пришла посылка, в которой были три новенькие простыни и десять конфет. Потом мы еще получали посылки, благодаря которым могли некоторое время прокормится.
Историю посылки отец потом нам расскажет, выйдя из тюрьмы досрочно. Рассказывал, как начальник тюрьмы увидев его всего два раза, сразу предложит ему стать завскладом, несмотря на то что отец не знал грамоты. «Таким как ты грамота не нужна, бери ключи и работай», — скажет начальник. Рассказывал, как подкладывал масло под кашу заключенным из ссыльных, как передавал им хлеб и белье, много еще было… .
Многое испытал и многих их похоронил Умар в степях Павлодара. Он говорил: «Я жив остался только потому, что не мог не вернутся на Кавказ». Вернулся на родину вместе со всеми, с семьей и близкими.
Фатима Албакова