ZAMANHO Новости ИнгушетииНесколько лет назад ингушский архивариус, историк Берснак Газиков выявил интереснейшую песню — легенду Илли «Махкинан». В газете «Кавказ», опубликованной в 1895 году, к названию песни дается пояснение «Фея гор». На самом деле в переводе «Ма (е) хкинан» означает «Мать страны».
Ниже мы приведем текст данной баллады, в которой содержится много любопытных деталей, свидетельствующих об исторических событиях в средневековой Ингушетии. И, хотя илли — это всего лишь фольклор, некоторые «факты» совпадают с официальными источниками и дают пищу для размышления.
Илли «Махкинан», в отличие от сотен других ингушских песен, к сожалению, не зафиксированных, сохранилась только благодаря тому, что некогда один путешественник решил записать ее и опубликовать в газете.
Махкинан
Кто хочет послушать
Тот пусть же внимает,
Что песня нам скажет
Про время былое,
Про жизнь наших предков,
Про участь народа.
Когда это было – никто не упомнит…
Должно быть лет триста назад.
Народ наш в то время богатый,
Живучи в долине Доксольджи,
Размножился быстро до гор Ачалукских,
И жил бы доселе, если б не дьявол,
Которому стало досадно,
Что людям привольно живется…
Известно, что дьявол не любит довольных,
А любит, чтоб плакали больше…
Так вот он и стал изощряться,
Придумывать средства, отнять у них счастье
И выдумал кару:
Собрал подчиненных
И дал им свое приказанье –
Убрать всех счастливых с равнины,
Развеяв по дальним горам и теснинам.
А духи, приказ получивши,
Мигом рассыпались в разные страны,
Скорей исполнять повеленье.
И вот потому – то, однажды,
Ночною порою
Ногайские орды с толпой кабардинев
Напали на наши селенья,
Жители коих все спали спокойно.
Резня началась повсюду,
И кровь обагрила долину…
Пожары везде запылали…
Прадеды наши, вскочивши спросонья,
Оружья в руках не имели,
Дабы отразить нападенье,
И гибли все в яростной битве.
Женщины же, девы и дети
Горько рыдали, в плен попадая к ногайцам.
Скоро управился враг беспощадный
С нашим несчастным народом…
Кто уцелел, так бежал прямо в горы
Спасаться в скалистых пещерах.
Туда же дополз и Чербыж(4) безбородый(5) –
Предок гулетцев(6), израненный страшно,
Который лечился травою и ею ж питался,
Пока не зажили все раны…
Итак, мои други, народ наш разбился
На мелкие кучки, в горах поселившись.
Не стало в нем силы в равнинах бороться
С ратью великой, напущенной бесом.
Прошло незаметно лет тридцать.
Чербыж возмужал и окреп в своем теле,
Вырастив бороду чуть не по пояс.
Несколько жен взял прекрасных,
И детей наплодил себе кучу:
Сыновей – молодцев ровно двенадцать,
Да несколько дочек – красавиц.
Жил он в горах предгалгайских,
У речки Джейрах – Арамхи,
Селенье звалось Аулуртом,
Стояло отдельно на горке.
Толстые стены его защищали,
И башня над ним возвышалась.
Враги ему были не страшны –
Все было крепко и прочно в ауле,
И сила большая – двенадцать джигитов!
Эти джигиты – дети Чербыжа
Гордостью были отцовской.
Покорные были ребята,
Желания отца всегда исполняли.
Три сына за домом и полем смотрели,
Трое скотину пасли на горах,
Трое в набеги ходили лихие,
Трое с отцом промышляли охотой.
Чербыж по Галгаю охотник был первый,
И дети к охоте имели пристрастье,
Туров всего больше били,
Волков и лисиц и куниц,
Иной раз и медведь попадался,
И тот оставался в руках.
Те трое, что ведали пастьбу,
Очень молоды были,
Но тоже умели себя отстоять
От всякого зверя и всякой напасти,
А те, что в набеги пускались из дома,
Не раз возвращались с богатой добычей:
С деньгами, коврами, шелками,
Скотиной и всяким добром.
И те тоже были неплохи,
Что в поле пахали, косили.
Они лишь по виду казались невзрачны,
Но силой с медведем могли потягаться.
Вся дружина братьев женатые были,
Имея, кто по две, кто по три жены
И кучу детей малолетних.
Жили в согласии, нужды не имея…
Однажды три сына с набега вернулись
И новость большую отцу принесли:
Рать кабардинцев направилась в горы,
К границам грузинским,
По Тереку вверх.
Начальствует ею
Тот самый князь старый,
Который лет тридцать назад
С ногайцами сделал погром небывалый…
Зовут же его Асахметом,
Имя знакомое каждому парню.
Он грабить гурджийцев задумал;
Видно, собирался пополнить казну.
Очи Чербыжа вспыхнули местью,
Когда он услышал Асахово имя –
Имя вождя кабардинцев,
Лихого, давнишнего недруга нашего края.
Руки простерши, стал он молиться,
Прося у Аллаха победы над князем.
А после молитвы, детей всех собравши,
Речь им повел он такую:
-Вы приготовьте порох и пули,
Запасные кремни, ружья и шашки.
На утренней зорьке пораньше встанем –
Поход совершить нам придется к ущелью,
Где кабардинцев стеречь будем зорко
В узкой, глубокой теснине…
А вы нам харчи приготовьте! –
Прибавил он в сторону женщин, —
Может придется с неделю,
Может и больше пробыть…
И вмиг весь аул всполошился:
Возня, суета:
Жены пекли и варили съестное,
Мужья приправляли доспехи свои…
Наутро петух только крикнул,
Дети Чербыжа уж были готовы.
Отец тоже вышел в доспехах,
И все окружили его.
Он путь свой направил
К соседним горам,
Покрытым некрупным лесочком.
В рассветном мерцании ночи,
Они им неблизко казались…
Тропинка вела меж елями,
Сосною, рябиной, березой,
Одетыми в весенний наряд.
Мерно шагала дружина,
Неслышно ступая по мягкой дернине.
Кругом было тихо и глухо.
Но вот рассвет уже близится.
Где – то чирикнула птичка,
За нею другая и третья,
И скоро, весь лес огласился
Пеньем пернатых, славивших солнце.
Воздух дремавший тоже проснулся,
Поднялся из чаши древесной
И поплыл далече в пространство.
Чербыж с сыновьями прибавили шагу
И скоро, достигши вершины,
Уселись на отдых на камнях,
Обросших травою и мхом.
Стая орлов тут же снялась гурьбою
И с шумом взвиваяся кверху,
Долго кружилась в пространстве,
Блестя перед солнцем крылами.
-Удача нам будет –орлята резвятся! –
Подумал Чербыж, улыбнувшись.
Но скоро улыбка исчезла…
Он долу поник головой и подумал:
«Зачем я иду к нему с местью?
Свет божий широк и прекрасен –
Всякому много в нем места,
К чему же вражда и ненависть?
Время умчалось, забыть бы все нужно…
Но нет, не забудем,
Сердце не может простить той обиды,
Которую вынес народ,
Крови Асахмета просит оно…
Итак, решено: я буду мстить.
Аллах мне поможет, воля его!»
-Идемте же, дети! –
Воскликнул он громко
И тронулся дальше.
Кучка джигитов шла гребнем горы
К ущелью глубокому,
К бурной реке,
На берегу коей тропинка вилась,
Служа караванам торговым путем.
Гребень тянулся ровною грядою:
Зеленая травка его покрывала.
Идти было легко, свободно, неслышно.
Чудные виды кругом открывались,
Взор услаждая джигитов.
На дне двух ущелий, внизу,
Серебрились белою пеной две речки,
Змейками виясь у подножия гребня,
А вдали за одною из речек,
Высились горы к самому небу
И выше их всех громоздилась
Голова снегового Бешлома.
Та область была не людская:
Там духи царили над снегом,
Царице служа Махкинане,
Имевшей дворец свой в Бешломе.
Там солнце играло
Во льдах самоцветных;
Играло, искрилось, сверкало
Словно в бриллиантах,
В снежинках, мелькавших
На снежном покрове.
Вершина Бешлома чиста и спокойна.
«Эта примета к успеху», —
Подумал Чербыж во второй раз,
При виде сияния Бешлома.
Солнце поднялось высоко
И роса уже исчезла совсем,
Когда наши ребята добрались
До крутого спуска в ущелье.
Путь затруднялся по ребрам скалистым,
Висевшим над темною бездной,
В которой метался лишь Терек.
Глухо рычали сердитые волны,
Подобно раскатам далекого грома,
И мчалися вниз одна за другой,
Силясь опрокинуть преграды,
Что созданы были волей шайтана.
Зоркий Чербыж сразу
Обхватил своим взглядом
Ущелье глубокое,
Но ничего не заметил живого:
Все было пусто, безлюдно и дико.
-Вы здесь обождите, а двое за мной, —
Сказал он детям, и полез на утесы,
С которых видней была местность:
Виднелось верховье ущелья,
Где Терек покойный
Катил свои волны.
Над ним, прижавшись к утесу,
Дарьяльская крепость стояла.
Граница была тут грузинского царства
И крепостью этой, она охранялась.
В крепости, войско жило боевое
И люди, сбиравшие подать с приезжих.
Крепость имела кривые ворота
С железной бронею на створах,
Так, что проникнуть могла только птица,
А людям же живым нельзя было вовсе.
Чербыж это знал и дивился,
Как кабардинцы могли тут проникнуть?!
«Неужто, солгали», — подумал он грозно,
И стал еще зорче глядеть на ворота.
«Нет, не солгали! –
Воскликнул он громко,
— Ворота разбиты, я вижу…
А вон и пикет кабардинский,
Видно по буркам и шапкам…
Слава Аллаху, теперь я спокоен!..
-Вы же, вот что ребята, —
Речь к сыновьям обратил он, —
Вы тут садитесь за гребень,
И глаз не спускайте с ущелья,
Если кто выйдет оттуда,
Дайте мне знать, не теряя ни минуты…
Как пришлю смену, вниз проходите;
Там отдохнете свободней.
Знак же давайте
Чем –нибудь белым,
Это заметнее будет…
Отдав приказание, Чербыж возвратился
К оставшимся хлопцам
И начал спускаться с утесов.
Спуск продолжался полчаса с лишком,
Пока все достигли буйной реки,
С громом катившей каменья.
-Тут мы и станем, — выбрав полянку,
Чербыж молвил детям.
С час отдохнули, поели немного
И спать улеглися вповалку,
Не зная, что будет сегодня иль завтра,
Как ночь или утро придется им встретить…
День просидели наши ребята,
Ночь пролежали без дела.
Никто ниоткуда не шел и не ехал,
Словно на свете не стало народа.
И только на третье лишь утро,
Условный сигнал показался.
Чербыж поспешил к караульным
И увидел, что крепость не пуста,
Заметно движение,
То с юга спешили толпы кабардинцев.
Здесь вы не нужны, спускайтесь за мной! –
Сказал сыновьям он, спешно вернувшись.
-Час приближается, будьте готовы! –
Внизу он сказал остальным своим хлопцам, —
-Мы вчетвером – я и три старших
Будем стрелять по врагу одним залпом,
Вы-ж, остальные, винтовки готовьте,
Курки направляйте, заряды вбивайте
И кремни вправляйте…
Порох на полках чтоб был непременно!
Смотрите, чтоб все было ладно,
Чтоб вы не краснели
Потом за оплошность.
-Вы же, — сказал он охотникам – братьям, —
Вы становитесь рядом за глыбы,
За эту природную крепость, —
И он указал на каменья.
-В первого целиться мне уж придется,
А вам отдаю остальных трех…
Только смотрите, без промаха бейте!
Не то, берегитесь насмешки,
Позорного имени бабы иль труса…
Все притаились и к камням прижались,
Выставив дула винтовок наружу.
Сердце у каждого било тревогу,
Глаз же к мосту
Направлен с вниманием.
Не долго прождали.
Скоро на той стороне показалося знамя.
Всадник в кольчуге вез его плавно,
Коня направляя к мосту.
За ним ехал вождь с нукерами.
В богатом уборе, на белом коне,
Гордо сидит он, качаясь
В высоком черкесском седле.
Толстый и плотный, с большими усами,
С важной осанкой, седой бородою –
Он одним видом казал себя князем.
Это и был он – князь кабардинский.
По серым глазам и орлиному носу
Чербыж его тотчас признал.
— Бей – ка ты его первого, я ж второго, —
Сыну шепнул он старшему.
Не чуя засады, всадник – знаменщик
Мост переехал,
Назад обернулся и стал,
Подтянувши поводья,
За князем следить с любопытством.
Конь того, видно, почуял опасность –
Не шел вперед, приседал и хрипел,
Все на дыбы становился и фыркал.
Князь его щелкнул нагайкой.
Тот опять взвился
И об мост копытом стукнул.
Медленным шагом, косясь на пучину,
С дрожью ступал он по шаткой настилке.
Позади двое пеших, идя осторожно,
Винтовку и бурку князя несли,
Следя в то же время за князем,
Слабо спустившим поводья.
Вот конь уж у берега, ногу уже ставит,
Князь нагибается, смотрит за шагом…
Но вдруг покачнулся, схватился за сердце
И вниз повалился как сноп.
Его повалила пуля Чербыжа,
Которым момент был уловлен удачно.
В эту минуту за быстрой рекою
Все неподвижно стояли.
На лицах явилось сомненье:
Так ли все было иль им показалось,
Что с князем случилось несчастье?
Безмолвно стояла толпа кабардинцев,
Не зная, что думать
И что предпринять бы.
Но длилось это, однако, не долго;
Скоро они угадали опасность
И воем покрыли теречный грохот.
Только тогда спешились дружно,
Бурки убрали на седла,
Курки повзводили
И ринулись на мост.
Но… залп тут опять повторился,
И четверо в воду свалились.
Следом за ними еще и еще,
И так до полсотни погибло.
Задние сметили – дело плохое,
Давай отступать и ушли,
Направившись в крепость обратно.
-Аллах всемогущий, как я доволен,
Что тело Асаха ногой попираю!
Клянусь, сто баранов зарежу
И сотни людей приглашу на обед…
И тебе, Махкинан, пребольшая хвала
За твою дорогую поддержку.
Из каждой охоты десятую долю
Будем сжигать в твою честь постоянно…-
Так выражал благодарность
Чербыж бородатый,
Стоя ногою на трупе Асаха.
— Что мне с ним делать? –
Думал он дальше, —
Голову снять и домой унести
Или орлам на съеденье оставить?
Или же в Терек ввергнуть, как собаку?
Лучше уж в Терек.
Махнул он рукою
И крикнул ребят из засады.
-Возьмите – ка этого пса,
Да швырните в средину кипящей реки, —
Молвил он им, указавши на труп.
-Пусть его тело несется волнами
К своим берегам кабардинским.
Пусть же и там поплачут изрядно,
Как некогда плакали наши.
Послушав его приказанье,
Двое джигитов взялись за тело,
К реке поднесли, раскачали сначала
И сбросили разом в бурные волны.
— Что теперь делать:
Здесь ли остаться ночлегом
Или на отдых домой отправляться? –
Мыслил Чербыж, потирая свой лоб.
Эти собаки теперь не вернутся,
Другую дорогу,
Должно быть, избрали…
Только это подумал охотник,
Как вдруг, его уху послышались крики,
И он увидал за рекой кабардинцев,
Бежавших в каком–то расстройстве:
За ними по пятам гналися гурджийцы
Верхом на конях и пешком,
Рубя без разбора врагов ошалевших.
Чербыж поспешил к своим хлопцам
И слово им молвил такое:
-Это погоня за ними стремится,
Теперь им конец несомненный…
Готовьтесь, ребята, так же их встретить,
Как давеча – дружно!»…
Залпы опять участились.
Опять кабардинцы осели:
Сбились в гурт, как бараны,
Не зная, куда и метнуться:
Сзади гурджийцы рубили,
А тут их свинцом угощали.
Многие бросились в воду, тонули;
Кто же полез по скалам,
Тех из винтовок доставали.
К концу их немного осталось,
И те запросили пощады.
Дав им пощаду, начальник гурджийцев
Велел их связать и отправить к царю.
Но один кабардинец при этом воскликнул:
— Если б не те, что сидят за рекою,
Не было б вашей победы!
— Кто эти те? – вождь спросил строго.
-Не знаю, — сказал кабардинец.
-Узнать и тотчас донести мне! –
Вождь приказал подчиненным,
Слезая на камень с коня боевого.
Всадники сделали то же
И стали вокруг полководца,
Которого звали все князем Леваном.
-Ничего не пойму,
Кто еще там, за мостом?
Кто этот случайный союзник? –
Спрашивал князь окружавших.
Те же не знали и сами,
Чья была помощь, откуда?
Но вдруг человек на мосту показался,
Высокий и плотный с большой бородою.
Он двигался прямо
К гурджийской дружине,
Ружье перебросив за плечи.
Это Чербыж был, охотник,
Который хотел повидаться
С начальником войск гурджийских.
-Приветствует храброго князя Левана
Чербыж аулуртский, сын Котьга Кривого, —
Начал Чербыж, подошедши к дружине.
– Свято да будет имя Аллаха,
Победу пославшего смелым гурджийцам
Над коварным народом,
Дерзнувшим тревожить
Гурджийское царство!
Нашелся толмач среди войск,
Высокий хевсурец в кольчуге булатной,
Который всю речь перевел полководцу.
— Спасибо, приятель, за доброе слово! –
Ответил Чербыжу начальник.
— Но кто ты? Откуда? Зачем здесь? –
Спросил он, его озирая.
— Как мое имя — ты уже слышал.
А кто я – скажу, не таясь:
Галгай я чистейший,
Притом же незнатный.
Живу в Аулурте, в собственном доме,
На речке Джейрах – Арамхи.
Охотой на зверя кормы добываю.
А то, что я здесь —
Случилось по воле Аллаха…
И дальше Чербыж рассказал все:
Как он явился в ущелье,
И как отомстил Асахмету.
— Отныне ты братом мне будешь
И царь наш тебя не забудет! –
Обнявши Чербыжа, сказал полководец
И тут же прибавил шутливо,-
— Покамест ты пленником будешь –
В ставку поедешь со мною,
На пир, на веселый на ужин…
В лагере князя много народу.
Кроме обозной прислуги,
Много толпилось и женщин,
Отбитых от рук кабардинских.
Прислуга, дрова заготовив,
Большие костры разводила
И мясо варила на ужин.
А в ставке Левана просторной,
Отдельно стоявшей от прочих,
Ковры разостлавши, наклали подушек
И ждали княжьего приезда.
Немного поодаль от ставки
Отдельный готовился ужин.
Скоро и князь прибыл к стану,
Где женщины, слуги и стража
Радость большую ему выражали.
Слова благодарности лилися рекою
Из уст возвращенных красавиц,
Но князь им с улыбкой поведал:
-Не мне, а ему говорите спасибо! –
При чем указал на Чербыжа.
В ставке горели лампады,
И челядь сновала вокруг беспрестанно.
— Ну – ка ребята, быстрей шевелись,
Гостей дорогих принимайте!
Еды нам давайте, вина не жалейте! –
Хозяин приказывал людям
И рядом с собой
Пригласил сесть Чербыжа.
Видно, что тонко князь ведал адаты,
Так как сначала спросил у Чербыжа,
Что ему пить надлежит за столом.
— Вина мы не пьем по адату, —
— Чербыж отвечал чрез хевсурца,-
-Но водку готовим мы сами
И пьем иногда на пирушках.
-Ну, так и ладно! –
Князь тут воскликнул,
Ужин велев подавать поскорее.
Прежде подали прибор рукомойный,
Чтобы омылись от пыли и крови,
А там и трапеза поспела.
Сначала подали рыбы соленой,
Зелени, сыру и хлеба,
А дальше пошло все мясное.
Ели изрядно, зубов не жалея.
Всякое блюдо вином запивали.
Застольные речи кругом говорили
И прославляли Чербыжа…
Но скоро уж гости совсем охмелели,
И сон их осилил глубокий.
Утром в палатке все еще спали,
Чербыж же проснулся и думал:
-Что-то случилось,
Но что — не припомню!
Одно только знаю, что все были пьяны…
Виденье какое – то было…
Да! Вот оно что…
И он вдруг припомнил
Свой сон пред зарею:
Он видел красавицу в волнах тумана,
В белых прозрачных одеждах –
Самое Махкинану – царицу.
Она ему что – то сказала,
Но что — он забыл совершенно.
Мог бы припомнить,
Да князь тут проснулся,
И всех разбудил своим басом.
А потом повторилась попойка:
Пелись заздравные песни,
Вино изобильно лилося,
Зурна не смолкала все время
И пляска живая грузин и грузинок
Гостей развлекала до ночи.
Кончился пир на второй день.
Князь отпустил свою свиту;
Чербыжа ж оставил в шатре
И, призвав толмача,
Беседу с ним начал такую:
— Слушай – ка, новый приятель,
Я тебе друг теперь вечный и брат
За то, что помог ты
Хорошему делу –
Сколько народа от плена избавить…
Хотя ты, положим, свое дело делал,
Но все ж оказал нам поддержку.
Все видели это и знают –
Это большая заслуга.
Тебя одарить мы должны…
Чем, я не знаю.
Скажи мне, откройся,
Что тебе любо –
Золото, шелк иль парчи дорогие?
Оружие ли, кони ли,
Серебро или скот?
Или же дева молодая
С роскошной косой?
— Князь, дорогой мой!
Напрасно ты мыслишь
Так непристойно про гостя своего.
Я благодарен за ласку, за слово…
Твоя доброта, а с нею и дружба
Мне ведь дороже подарков,
В которых нужд не имею.
Стар я…
Коней и красавиц не нужно,
Золота также.
Разве моим сыновьям дашь что на память,
Буду я рад и доволен.
– Это само собой!- отвечал ему князь,
— Но тебя самого мы должны одарить.
От меня не возьмешь –
От царя должен взять…
Он же ведь спросит меня
Про желанья твои.
Долго думал Чербыж, подбирая ответ,
Но припомнить не мог,
Что сказать, что просить.
Наконец, вспомнил сон, да и речь Махкинан.
«Ты проси у него Кабахи(21) Амилгишк (22), —
Тут без счета туров, — говорила она.
И Чербыж стал просить
Эту землю себе.
Обещал ему князь доложить все царю,
А пока что велел свою свиту собрать
И пред ней разделить всю добычу войны.
И лето, и осень с зимой миновали.
Было все тихо в ауле Чербыжа:
Каждый трудился в молчанье,
Лишь одни дети шумели.
Но как–то, однажды, покой нарушая,
В ограду аула отряд целый въехал–
Гурджийцы то были,
Посольством к Чербыжу.
Правил посольством князь Яни,
Знакомый Чербыжу по ставке Левана.
С ним и толмач
Был известный, хевсурец.
Встретив с почтеньем нежданную свиту,
Чербыж разместил их по саклям
И только жалел, что получше
Не мог приютить их.
Начальник отряда князь Яни
Чербыжу поднес три подарка:
Первый подарок – перстень с печатью,
Второй же – четыре ружья,
А третий подарок – царское слово,
Которым земля отдавалась Чербыжу.
Вот оно царское слово:
«Владей же ты этим ущельем вовеки,
Башню построй и живи на здоровье.
Людей, если нужно,
Скажи только слово,
И к тебе притекут поселенцы толпами.
Как только выстроишь крепость –
Храбрых галгайцев в ней посели,
И вели им блюсти над дорогой,
Той, что проходит с юга на север,
Чтобы ни конный, ни пеший
Не шел бы без спроса
И враг бы не смел
Преступать чрез границу.
С купцов, с торговцев караванных
Будешь взимать проходное –
Десятую долю с каждого вьюка»…
Выслушав царское слово,
Чербыж поклонился послу и ответил:
-Доколе мы живы – вернейшие слуги,
И крови жалеть мы не будем
На царское дело, в защиту цареву.
На брани погибнем – врагу не уступим…
Полных три дня и три ночи
Посольство жило в Аулурте.
Чербыж угощал всех досыта
И дичью и пивом ячменным.
Когда же прощались,
Послу он промолвил:
Царю передай от меня это слово:
Крепость не нужно нам строить –
Есть-же ведь старый Дарьял.
Только исправим – готова твердыня,
Лучше которой нигде и не сыщем…
Там же, на Хай-хи, я башню построю
И сакли жилые ребятам.
Послов проводивши, стали работать:
Поправили крепость, построили башню
И сакли жилые на Хай-хи.
Чербыш разделил тут семью на две части:
Старшим на Хай-хи велел поселиться,
А младших оставил в своем Аулурте.
Газета «Кавказ», 1895., № 98
Dzurdzuki.com
