Военная экспедиция Абхазова на Кавказ

Всем известны воспоминания о знаменитой «карательной экспедиции» в горную Ингушетию Абхазова в 19 веке. Предпринята против горцев ингушей она была в результате того, что в с. Гули были убиты пристав и священнослужители, которые на самом деле просто были частью машины для подчинения «диких горцев». По словам местных жителей, они пытались силой их крестить, а также позволили себе бестактное отношение к ингушским святыням, и к ингушским женщинам, за эту свою наглость они и поплатились.

Почти тоже самое произошло и в селениях Джейрах двумя годами ранее. Участники первой военной экспедиции генерала Абхазова в 1830 году встретили со стороны жителей горной Ингушетии довольно мирное к себе отношение. Особенно жителей селения Джейрах. Офицеров приняли как дорогих гостей у себя в домах джейраховцы, выразив этим свою лояльность новой имперской власти на Кавказе. Но случилось то, что потрясло всю округу и повлияло на дальнейшее продвижение экспедиции.

В одной из джейрахских семей (имя и фамилия известны, но озвучивать их не стану), воспользовавшись тем, что хозяин дома отлучился по делам на короткое время, расквартированные у него офицеры вместе с казаками изнасиловали его жену. Узнав об этом, хозяин дома не вернулся домой, а сразу начал вместе с группой односельчан мстить. К нему присоединились жители селения Бейни, Харпе и Эбан. Спешно собравшись, участники экспедиции двинулись далее по маршруту, но уже подвергаясь нападениям со стороны горных ингушей, возмущенными столь неслыханной подлостью.

Было ли это совершено специально для того, чтобы развязать себе руки против «бунтующих горцев» и нажиться на т.к. войне, вопрос второй. Ни для кого не секрет трепетное, святое отношение на Кавказе к чести женщины. Особенно этот вопрос остро во все времена стоял у ингушей. Соблюдает традиции тот, кто является их родоначальником. Те, кто их перенял, скоро и легко с ними расстаются. Знали это и русские военачальники во время войны на Кавказе в 19 в. В результате все эти селения были сожжены дотла, а мосты между реками разрушены.

Узнав об этом инциденте, все жители горных сел, забрав свою живность, попрятались в горах. И солдаты «разоряли» опустевшие села. Вот как описывают эти события участники этих двух экспедиций Торнау, Бларамберг и Розен. Естественно, о совершенных их офицерами провоцирующих действиях, они в своих трудах умолчали.

«Многие селения были разрушены а часть племен галгаевцев рассеялась в результате измен. В июле 1830 года это племя было подчинено князем Абхазовым, который проник в этот округ с двумя колоннами со стороны Махальдона и со стороны истока Кумбалея. Но в 1831 году жители убили инспектора и всех служащих. В ответ на это главнокомандующий Отдельным Кавказским корпусом барон Розен вновь прибыл сюда в июле 1832 года и разрушил до основания их поселения. Жители же отступили в недоступные скалы Матхохского и Гайского хребтов, однако часть из них была захвачена и отдана их врагам – тагаурцам. Остальные предпочли умереть с голоду, чем сдаться в плен. Женщины, видя, что им не избежать плена, бросались в бездонные пропасти, предпочитая гибель потере свободы. Эта экспедиция длилась 17 дней и была одной из самых трудных«

ИОГАНН БЛАРАМБЕРГ, «ИСТОРИЧЕСКОЕ, ТОПОГРАФИЧЕСКОЕ, СТАТИСТИЧЕСКОЕ, ЭТНОГРАФИЧЕСКОЕ И ВОЕННОЕ ОПИСАНИЕ КАВКАЗА». М. 2005 , С. 334

Далее, в другой главе, Бларамберг пишет, что «презрение к жизни рассматривается (у ингушей) как доблесть, а малейшее проявление страха — как величайший позор. Они предпочитают смерть плену. Их мужество и доблесть разделяют также и женщины, в чем мы могли убедиться во время экспедиций 1830-1832 годов против ингушей высокогорных долин». (с.338)

В своем другом труде «Воспоминания о жизни генерал-лейтенанта русской армии И. Бларамберга. Т. 1-3. Берлин, 1872-1875.» Бларамберг вспоминая свою службу на Кавказе, описывает события на территории Ингушетии во время вышеупомянутой экспедиции Абхазова против горной Ингушетии 1832 года.

Описывая трудности своего передвижения, Бларамберг отмечает, что «деревни» были пустыми, «жители спасались и бежали в горы и леса со своими овцами и немногими коровами, хотя солдаты и казаки держались дружественно». «Деревня Обин была взята штурмом и сожжена, а также сожгли мост через реку Кистинку (Армхи- Д.Т.), когда войска уходили оттуда, их тревожило множество групп кистов, которые застрелили юнкера и ранили некоторых солдат». (с. 426)

Вскоре многие аксакалы от имени своих родов в Таргиме им принесли клятву верности.

Далее он описывает несколько дней, проведенные в Таргимской котловине и на возвышенностях.

17 июля обе объединенные колонны начали свой обратный марш на Терек. Во время марша через горы и долины было сожжено село Суван (Шоан — Д.Т.), жители которого не послали ни старейшин, ни заложников в лагерь при Таргиме.

Когда 18-го они подошли «к разрушенному селу Обин, авангард был обстрелян из единственной неразрушенной башни, стоявшей на краю глубокого ущелья и имевшей три этажа». Был отдан приказ взорвать башню, этим занялся Бларамберг. С трех сторон башня была не досягаема, и лишь с четвертой к ней была пристроена маленькая сакля, которая и послужила укрытием тем, кто начал закладывать порох под основание, что оказалось нелегким заданием, так как грунт был каменистый. Из башни обстреливали и ранили несколько солдат. На крышу сакли бросали камни.

Утром 19-го числа башню взорвали. Все, кто находился в ней погибли, кроме одного человека, который поднялся на тот момент на третий этаж, чтобы посмотреть что затеяли осаждавшие. Его вытащили из под обломков, он был без сознания. «Позже стало известно, что этот человек был ужасным разбойником и главой зачинщиков; его звали Маркус Вахаев». Он был сослан в Сибирь вместе с другими. (с. 430)

Вот такие сведения содержатся в донесении генерала Розена о завершении военной экспедиции против галгаевцев, направленном им военному министру Чернышеву 29 июля 1832 года:

«… 23-го числа истреблены 8 деревень.
24-го числа прибыл я к вагенбургу (Временный военный лагерь из укрепленных повозок, расставленных особым порядком — авт.) при сел. Таргим, истребив еще 9 деревень. Осетины же и горские грузинские жители, находившиеся при отряде, при обрели богатую добычу, что служит им наградою, а нам обеспечением, что они, возобновив вражду свою с соседними племенами, по необходимости должны держаться нашей стороны и искать нашего покровительства.«

Описывая свой поход в Горную Ингушетию, а потом осаду Гай-горы, Ф.Ф. Торнау пишет:

«В двух ружейных выстрелах перед нами пестрела на высоком холме рогатая добыча, ради которой мы так сильно себя измучили. «Скотина!» — крикнули казаки и солдаты, и откуда взялись прыть и сила. Обгоняя один другого, люди мигом обогнули холм для того, чтобы отрезать у стада дорогу в лес, затрещали ружья, пули зажужжали в воздухе, и вся наша ватага без удержу рванулась на высоту. Неприятель бежал в лес, пуская в нас на уходе безвредные выстрелы и побросав на лугу кадки и ведра со свеженадоенным молоком, с медом, мешки с просом и другие пожитки. Голодные солдаты горстями глотали муку, руками и фуражками черпали молоко, которым и мы с Зассом не побрезгали после двадцативерстной гоньбы.

Около трехсот коров, несколько десятков коз и десять ишаков, достояние большей половины галгаевского населения, попались в наши руки. Они были разорены в конец.

Таков закон войны: сила была на нашей стороне, поэтому им следовало голодать, а нам принадлежало право набивать себе желудок.«

Далее Торнау пишет о Цори. Их остановили засевшие в башне несколько человек и не позволяли пройти, постоянно обстреливая их из узких бойниц.

«Осетины (которые были их проводниками в этих экспедициях – прим. Д.Т.), после долгого искания, нашли способ перебраться через гору в аул, лежавший за башней, по крутизне дозволявшей пройти человеку освобожденному от ноши. Отряд не мог следовать этим путем с лошадьми и вьюками; к тому же вопрос заключался теперь не в том, как миновать башню, а каким способом ее можно взять и наказать горцев, имевших дерзкую мысль загородить нам дорогу.

Прежде всего, окружили башню, переправив через гору две роты эриванцев путем, найденным осетинами. Стрелковую цепь уложили за камнями и в ближайших саклях, проделав бойницы к стороне неприятеля. Из башни, не взирая на дальнее расстояние, стреляли так метко, что солдат не смел показать ни головы, ни руки, ни клочка своей шинели без страху тотчас быть пронизанным пулей.

Потом сделали попытку разбить двери артиллерией, но скоро пришли к убеждению, что против них наши трехфунтовые гранаты совершенно бессильны. Остался последний и самый верный способ — взорвать башню на воздух, но и тут встретилось сильное затруднение. Скала, на которой стояла башня, не позволяла ни провести минной галереи, ни заложить колодца; пробивать гранит у нас недоставало инструмента и времени.

Чтобы не терять людей без проку, представлялось одно средство: провести блиндированный ход к основание башни, пробить стену и заложить мину в погребе. Лес, потребный для крытого хода, отыскали в ауле, на веревках перетащили через гору и принялись за работу. На третьи сутки пять пудов пороху, заколоченного в крепкий, железом окованный ящик, лежали в погребе, несмотря на все усилия неприятеля остановить работу. Он пробил даже свод погреба и стрелял в сапер работавших в нем над закладкой мины. Несколько раз предлагали осажденным сдаться, но каждый раз они отвергали наше предложение. Когда все было приготовлено к взрыву, добрый, человеколюбивый барон Григорий Владимирович еще раз послал сказать галгаевцам, чтобы пожалели себя, и в случае сдачи обещал им жизнь и даже размен. Они согласились, наконец, выйти из башни, попросив два часа сроку на очистку двери от камней, которыми был завален выход. В назначенное время весь штаб съехался к башне, одна рота стала в ружье для приема пленных, двери распахнулись, сперва вылетели с полдюжины ружей, потом спустились по веревке два оборванные, грязные галгаевца, которые, скрестив руки на груди и глядя на нас исподлобья, ждали своей участи.

Мы прошли мимо одного пустого аула и, сделав несколько более десяти верст, остановились возле второго, также покинутого селения. Галгаевцы побросали свои жилища и бежали с семействами и стадами в мало приступные расселины снегового хребта, откуда по мере нашего приближения уходили все выше. Для наказания их нам оставалось только разорять аулы и косить их скудные посевы, обращавшиеся на прокорм наших лошадей.

Уничтожить аул было не легкой задачей; сакли, сложенные из плит и крытые шифром, представляли мало пищи для огня; поэтому приходилось их раскидывать, работая ломом и киркой. Кроме того, почти в каждом большом селении встречались высокие башни так прочно сложенные из тесаного камня, что наша горная артиллерия оказалась против них вовсе недействительною.

Эти башни можно было уничтожать лишь взрывом, но закладка мин стоила неимоверного труда по причине каменистого грунта, на котором они стояли. По способу каменной кладки и по кресту, высеченному на каждой башне, постройка их принадлежала к тому времени, когда грузинские цари господствовали в горах с одиннадцатого по конец тринадцатого столетия и когда знаменитая царица Тамара, обращая в христианство осетин и соседних с ними кистинцев, принуждена была в нагорных аулах возводить подобные башни для грузинских гарнизонов, имевших задачей удерживать новообращенных христиан в повиновении и в страхе Господнем.

В 1832 году кроме этих каменных остатков между горцами центрального Кавказа не сохранилось другого следа христианской веры. Магометанство к ним не проникло, и поэтому они находились в состоянии совершенного безверия. Бедно и дико жили они в своих заоблачных аулах, лепившихся по скалам подобно орлиным гнездам; редкий из них доживал до старости — грабеж, разбой, тайные убийства и канла укладывали одного за другим в раннюю кровавую могилу.«

Ф.Ф. ТОРНАУ «ВОСПОМИНАНИЯ О КАВКАЗЕ ГРУЗИИ»

Танзила Дзаурова

Dzurdzuki.com