ZAMANHO Новости ИнгушетииНациональные движения и стратегическая глубина
Проблема стратегического видения, поднятая нами применительно к башкирскому национальному движению, актуальна и для многих других национальных движений титульных народов «республик» в составе «РФ».
Понятно, что в условиях наступления на эти движения шовинистического, чекистско-клерикального «русского мира», с одной стороны, и бесхребетности и безразличия «их собственных» властей, с другой, национализм как защитная реакция становится обостренно-актуальным. Но какой характер ему иметь и на что ориентироваться — вот вопрос, от ответа на который зависят перспективы подобных движений.
Так как по своей сути национальное сопротивление в «республиках РФ» имеет спонтанный, реактивный характер, неудивительно, что оно проявляет себя в форме реакции на наиболее злободневные проблемы. В одних случаях это может быть вытеснение языка титульной нации из «республиканской» системы образования и делопроизводства, в других земельный вопрос и т. д. Проблема, однако, заключается в том, что реактивный национализм, рожденный в подобных спонтанных акциях протеста или кампаниях сопротивления, не способен различать между следствием и причиной, и кроме того, часто ставит перед собой задачи, заведомо не достижимые в существующей системе координат, за пределы которой он выходить не собирается.
Башкирский случай, разобранный нами в прошлой публикации, интересен именно тем, как в стихии подобного этнореактивного национализма вдруг кристаллизуется иной, гражданский, республиканский национализм, который именно по причине своего «республиканизма» превращается в авангард нового федералистского движения. Похоже, что есть еще одна «республика» «РФ», в которой национальное движение обладает потенциалом для подобной трансформации. Самая маленькая по территории – но открывающая весьма немалые перспективы.
Точка отсчета
Как известно, массовые протесты в Ингушетии начались после того, как 26 сентября 2018 года главы Чеченской и Ингушской «республик» в составе «РФ» Рамзан Кадыров и Юнус-Бек Евкуров подписали соглашение об установлении границы между ними. В соответствии с данным соглашением, значительная часть территории, до момента его подписания принадлежащей Ингушетии, передавалась в состав Чечни.
Сразу хочу отметить, что я не собираюсь рассматривать проблему спорных территорий по существу, так как у каждой из сторон этого спора есть свои аргументы юридического, исторического и этнологического характера, оценивать которые я для себя считаю неуместным. Куда важнее в этой истории, на мой взгляд, другое — значительную часть ингушей в этой ситуации возмутил даже не сам факт передачи территорий, которые они считают своими, но абсолютно кулуарный характер данного решения и чисто колониальные методы, которыми оно проводилось в жизнь. Соответственно, и претензии в таких кругах выдвигались не к чеченцам, немалая часть которых стремится дистанцироваться от политики нынешнего промосковского руководства Чечни, а к властям Ингушетии, которые по указке Москвы и в угоду официальному Грозному приняли решение по стратегическому для ингушского народа вопросу, даже не поинтересовавшись его мнением.
Страсти подогрело и откровенно хамское, колониальное поведение «федеральной» власти в этом конфликте. В частности, так называемый «полномочный представитель президента в Северо-Кавказском федеральном округе», а фактически наместник в Кавказском генерал-губернаторстве генерал Александр Матовников на встрече с представителями протестующих ингушей, явившихся в Пятигорск для конструктивного обсуждения проблемы, позволил себе в отношении них тональность и высказывания, совершенно неуместные в кавказском обществе. «Какой народ, такие и бояре», – иронически ответил он на обвинения протестующих в адрес «республиканского» руководства, принимающего решения, не советуясь со своим народом. Что, разумеется, было воспринято как оскорбление в среде народа, гордящегося своей эгалитаристской общественно-политической культурой, то есть отсутствием тех самых «бояр», к которым их послал генерал.
Кстати, о «боярах». При всех обоснованных претензиях к ним, эта отсылка звучала вдвойне издевательски, так как в Ингушетии хорошо знали, как именно в ее официальном Народном собрании принималось решение о ратификации одиозного соглашения. Так, известно, что в день голосования, когда к зданию Народного собрания со всей Ингушетии стянулись десятки тысяч человек, чтобы поддержать тех, кого они считали своими представителями, московский наместник, тоже генерал Евкуров (его после выполнения этой операции назначили на должность замминистра обороны «РФ») явился не только принуждать депутатов к «правильному» голосованию, но и вломился в комнату, где осуществлялся подсчет голосов, из которой были выдворены «неблагонадежные» ревизоры. Стоит ли говорить о том, какое решение было принято по итогам?
Впрочем, бесцеремонное продавливание «бояр» не оправдывает их податливость — согласившись с навязанным им колониальными наместниками решением, легитимность в глазах своего народа они утратили. И вот тут на авансцену выходит альтернативный орган, для которого ни подобное поведение, ни подобные функции ранее не были характерны — Совет Тейпов Ингушетии.
Стоит напомнить в связи с этим, что ингушский этнос состоит из тейпов, подобно тому, как шотландский народ — из кланов или башкирский народ из родов. Из тейпов также состоит соседний и родственный ингушам чеченский народ, с которым они долгое время составляли единое суперэтническое целое, пока не разделились на два народа. Собственно, этим и обусловлен спор, так как ставшие его предметом территории принадлежат обществу орстхой, представители которого есть среди как одного, так и другого народа, что дает каждому из них основания претендовать на эти земли. Однако до этого момента функции Совета Тейпов Ингушетии носили в основном арбитражный характер и заключались главным образом в улаживании споров между представителями разных тейпов и их примирении. Но после того, как Народное собрание Ингушетии окончательно перестало соответствовать своему названию, на роль альтернативного представительного органа ингушского народа после провала попыток некоторых маргинальных групп взять ее на себя выдвинулся именно Совет Тейпов.
Не менее важен и общий фон, на котором это произошло. А им стали не только общенациональная консолидация и массовые акции протеста, но и отказ ингушских омоновцев разгонять протестующих, продемонстрировавший «федеральной» власти, что ситуация может выйти из под контроля. Последняя, впрочем, избрала типичную для себя, и надо сказать, эффективную и не раз уже проверенную тактику отношения к массовым протестам — игру в поддавки на их пике, когда людям позволяют собраться, но уговаривают разойтись до следующей «санкционированной» акции, а потом, в промежутке между ними обрушивается с репрессиями на лидеров и активных представителей протестующих.
Именно это стало происходить и с лидерами ингушского общенационального протеста, которых одного за другим стали арестовывать по обвинению в организации «несанкционированных митингов» и «массовых беспорядков» и вывозить за пределы Ингушетии. Причем, не только мужчин — арестована была и правозащитница и историк-просветитель Зарифа Саутиева, которую суд в Нальчике отказался оставить хотя бы под домашним арестом и заключил в СИЗО, демонстративно бросая вызов кавказскому отношению к женщине.
Новые тренды и новые силы
Неудивительно, что в такой ситуации произошла радикализация ингушского протеста, смещение акцентов у его лидеров с этнотерриториальных проблем на политические. Показательно было их отношение к т. н. выборам в региональные и местные органы власти «РФ», состоявшимся 8 сентября 2019 года. Если «московская» оппозиция приняла откровенно оппортунистическую идею своих вождей об «умном голосовании», а более радикальный Михаил Ходорковский из эмиграции призвал к «протестному голосованию», то ингушское протестное движение встало на позиции бойкота «выборного» фарса, как и наиболее радикальная часть российской оппозиции в лице Форума Свободной России.
О бойкоте выборов в Ингушетии заявило даже республиканское отделение партии «Яблоко», которая в целом по стране, как известно, в «выборах» участвовала. Кстати, о «Яблоке» — надо сказать, что симпатии именно к этой партии характерны для ряда известных ингушских оппозиционеров, причиной чего, видимо, является ее более артикулированная по сравнению с другими допущенными до «выборов» партиями правозащитная, про-федералистская и интернационалистская позиция. Но наиболее показательно присоединение к бойкоту выборов Совета Тейпов, который, повторимся, до этим событий вообще был неполитическим органом. А совсем недавно, 9 ноября он и вовсе потребовал возвращения прямых выборов глав субъектов федерации.
Последний пункт является весьма характерным для настроений, которые сейчас царят среди многих идеологов и активистов ингушского протеста. Так, не секрет, что у многих ингушей есть своего рода ностальгия по временам президентства генерала Руслана Аушева, который был тем лидером, который не только как хозяин вел себя с приезжающими в республику федеральными чиновниками, но и позволял себе открыто критиковать центральную власть, в частности, выступая против развязанной «ястребами» войны в Чечне. Но что позволяло Аушеву вести себя таким образом? Ответ очевиден — это был действительно народный, выбранный самим ингушами лидер, который в отношениях с Кремлем представлял их интересы, а не наоборот, интересы Кремля в Ингушетии, как все последующие, уже назначенные ее «главы».
Руслан Аушев выступает на протестном митинге в Магасе, октябрь 2018
В этой связи очевидно, что «новый Аушев» в Ингушетии сможет появиться не в результате изменения к ней отношения Кремля, на что надеются многие, но для чего нет и не предвидится никаких оснований, а только в результате трансформации самого характера системы, в результате которой «регионы» начнут сами и избирать свою власть, и устанавливать рамки своих отношений с федерацией, уже без кавычек.
И тут нельзя не задаться историческим вопросом: а что же стало поворотным моментом для изменения к худшему положения как в Ингушетии, так и в других регионах? А моментом таким стала операция «Преемник» ровно 20-летней давности, в результате которой благодаря устроенной специально под нее новой войны в Чечне, окружение стремительно теряющего популярность Бориса Ельцина предотвратило приход к власти оппозиции и передало власть Владимиру Путину, преподнесенному населению «спасителем России». Среди прочего ему приписывалось, что он «спас страну от развала», угрозу которого якобы несли с собой лидеры оппозиции, представленные региональными лидерами, объединившимися в партию «Отечество — Вся Россия». Среди них были и московский мэр Юрий Лужков, и мэр Санкт-Петербурга Владимир Яковлев, и президенты Татарстана и Башкортостана Минтимер Шаймиев и Муртаза Рахимов, и уже упомянутый президент Ингушетии Руслан Аушев.
О каком же «развале России» могла идти речь, когда эти лидеры регионов, напротив, объединились для координации совместных действий, отвечающих интересам всех ее регионов и народов? Более того, как раз они тогда и поддерживали политику «экономического патриотизма», олицетворяемую Евгением Примаковым и предполагающую поддержку отечественного производства и сельского хозяйства, инвестиции в развитие инфраструктуры, а не вывод национальных средств в американский фондовый рынок и разграбление страны подновленной олигархией, продолженные при преемнике Ельцина.
Другое дело, что как мы уже писали, тогдашние «лидеры регионов», вышедшие из того же выродившегося советского истеблишмента, что и их противники, не обладали ни качествами, ни мотивацией, чтобы противостоять уже не дряхлому и непопулярному Ельцину, а молодому и популярному Путину. Именно это и объясняет тот факт, почему так легко и быстро сдулись и российский федерализм, и субъектность российских республик и остальных регионов. И учит нас тому, что новая попытка их возрождения должна исходить от людей и сил совершенно другого качества — тех, для кого регионализм и республиканизм являются не инструментами для выколачивания из Кремля подачек, а фундаментальной платформой, на которой они стремятся строить новую политическую систему.
Исходя из этого, нынешние тренды внутри ингушского гражданского движения внушают оптимизм. Несмотря на попытку возглавить протесты некоторых околономенклатурных политиков старой когорты, неформально на ведущие позиции в нем сегодня выдвигаются представители новой волны — отстраненного на обочину гражданского общества. Не менее важным стал прецедент преодоления в рамках гражданского движения религиозного или сектантского раскола, разъедавшего долгое время изнутри ингушское мусульманское общество. В частности, здравомыслящие салафиты (сторонники «чистого ислама») и здравомыслящие суфии (сторонники «традиционного ислама») смогли консолидироваться на гражданской и национально-политической платформе, а крайние представители обоих лагерей, не желающие этого делать, по сути оказались маргинализированы по отношению к большинству ингушей.
То есть, мы видим, как гражданское, по-настоящему республиканское движение трансформирует ограниченное клановое или сектантское мышление в мышление политическое — прямо сейчас общенациональное, а в перспективе — федералистское. Для регионалистов это весьма показательный пример того, как силы, на первый взгляд выглядящие «архаичными», могут оказаться проводниками передовых исторических тенденций.
Харун Вадим Сидоров
Публицист, общественный деятель
По теме:
